...

[MurMill]

Совершенно чудесное ощущение... мне сделали невероятный подарок - удивительную зарисовку) от которой вот такое вот ощущение...

Он underground

В его имени только свет и тепло. Он сам — свет и тепло.
- Солнце напополам с битым стеклом, - грустно смеется он, держа между указательным и средним пальцами сигарету, постукивая по фильтру большим пальцем.
- Это называется калейдоскоп, - отвечает она. Она понимает, что он прав, но так же видит как он то самое битое стекло преображает, как внутреннее солнце отражается от этих стеклышек и играет лучиками в уголках глаз, на губах. Она им любуется. Всегда. Его длинными ресницами, изогнутыми луком губами, широкими бровями. Любуется шеей и тонкими ключицами, узкими кистями рук. Любуется им. Ведь он добрый и умный. Красивый и ласковый. Он ценит тепло и заботу. А ещё он по-хорошему чудаковатый.
- Я underground, - он играет бровями и тут же досадно хмурится, стряхивая пепел в ладонь, потому что пепельницу не взял, а идти за ней лень.
Она мотает головой, встает, молча ставит пепельницу на подоконник, трогает кончик его носа, проверяя — не замерз ли — как маленькому. Он снова морщит нос и улыбается. Ему нравится, когда о нем заботятся. Он этого не скрывает и ценит.
Она любуется им. Тем, что плещется в глубине его глаз, тем, как взъерошены его волосы, его улыбкой — иногда откровенной, иногда вызывающе-зовущей, иногда усталой, а сейчас просто доброй, домашней.
Кажется, они уже были вместе. Давно. Нет, не несколько лет назад, а, кажется, жизней. Тогда играла другая музыка, его волосы, кажется, были длиннее, а её осанка лучше. Кажется, тогда даже не знали, что такое underground, и совершенно точно не было тёмного лака на её ногтях. Но они вне всяких сомнений были вместе. Может, родными, может, любовниками…
Он выдыхает дым в открытую форточку и тут же затягивается снова, оставляет сигарету в зубах, сощуривая один глаз от дыма. Натягивает рукава толстовки до кончиков пальцев. Она любуется его руками, а он… Он их не то, чтобы стесняется… Просто… Все ошибаются. Он это знает. И она это знает. А еще он знает, что красивый и что нравится — и ей, и вообще.
Он идеально неидеальный, открытый на столько, чтобы казаться своим в доску и закрытый настолько, что кажется порой будто вот он, трогает тебя, но… в резиновых перчатках.
Он кажется ей порой сильным и несокрушимым, он как стена. Он для нее из-под земли что угодно, и в землю, если кто-то… А порой напоминает ей щенка. Наивного, с большими лапами, ужасно ласкового и доверчивого. И тогда ей очень хочется закрыть его ладонями, уберечь. Удивительно, как в одном человеке может сочетаться столько. Она улыбается — он underground.
Он тушит сигарету. Она думает, что порой очень жаль, что не курит. Одна сигарета на двоих — это очень интимно. Почти как поцелуй. Он смотрит ей в глаза, кажется, читая мысли. Она смущается, но взгляд не отводит — пусть читает. Пусть знает. Смысл скрывать, если их на кухне только двое?
Она подбирает босые ноги на табурет, опираясь подбородком на колено. Он закрывает форточку и улыбается. Он underground…