За жел­тым ло­бовым стек­лом — жел­тое не­бо с жел­ты­ми об­ла­ками, ши­рокий жел­тый прос­пект, за­пол­ненный жел­ты­ми ма­шина­ми, жел­тые лю­ди спе­шат по сво­им жел­тым де­лам, впав­шие в зим­нюю спяч­ку жел­тые де­ревья и до­ма, жел­тый воз­дух, жел­тые фо­нари по­гаси­ли свои му­шиные гла­за. Внут­ри ма­шины то­же все жел­тое — при­бор­ная па­нель, руль, Во­дитель и Тот Че­ловек, си­дящий ря­дом, и он сам. Мир дви­жет­ся как в ста­ром филь­ме, шур­шит, ря­бит и дер­га­ет­ся. Кто они — Во­дитель… и Тот Че­ловек спра­ва, он зна­ет их, или знал ког­да-то. Слож­но вспом­нить, да­же по­думать слож­но, ощу­щение, что мозг тя­нет на се­бе па­ровоз и за его скре­жетом не­воз­можно рас­слы­шать собс­твен­ные мыс­ли. Изоб­ра­жение ста­ло мут­ным, рас­плы­лось крас­но-ко­рич­не­выми раз­во­дами, за­пузы­рилось по кра­ям. Чувс­тво бе­зыс­ходно­го оди­ночес­тва уда­рило в пе­рено­сицу, про­кати­лось не­ров­ны­ми ко­леса­ми по всем ней­ро­нам па­мяти, раз­да­вило клет­ки, сло­мало, рас­кро­шило кос­ти. Сно­ва тем­но. Пус­то­та.
Соз­на­ние за­вер­те­лось, ука­чива­ющей до тош­но­ты, ка­руселью. Он от­крыл гла­за, мгно­вен­но ос­лепнув от бе­лого. Те­ло не ре­аги­рова­ло на хо­лод, но он все еще жил. Мил­ли­оны тон­ких игл вон­зи­лись в ко­жу внут­ри и сна­ружи и, прев­ра­тив­шись в мик­роско­пичес­кие ры­болов­ные крюч­ки, при­нялись тер­зать его плоть. Ди­кий жи­вот­ный вопль ро­дил­ся в лег­ких, про­катил­ся по ди­аф­рагме и выр­вался на­ружу без­мол­вным бе­лым па­ром. «Бь­юкке­нен, Бь­юкке­ненн» про­резал бе­лую пе­лену ти­хий ше­пот в го­лове, уда­рил в ви­сок и стих. Он под­нял под­бо­родок, сде­лал глу­бокий вдох, как уто­па­ющий хва­та­ет ртом воз­дух и сел.
Вок­руг, нас­коль­ко он мог ви­деть, рас­ки­нулись пок­ры­тые сне­гом раз­ва­лины. С тру­дом вы­тянул пра­вую ру­ку и се­дые хлопья че­го-то, вов­се не сне­га, кру­жась, улег­лись на рас­кры­тую ла­донь. Пе­пел, здесь пов­сю­ду пе­пел, ле­жит на сго­рев­ших, чер­ных тру­пах де­ревь­ев, кам­нях, пок­ры­тых тол­стым сло­ем чер­ной са­жевой пуд­ры, на по­жух­лой тра­ве. На про­мер­зшей зем­ле ва­лялось би­тое стек­ло, сло­ман­ное и ис­ко­режен­ное же­лезо, ког­да-то быв­шее слож­ным и до­рогим обо­рудо­вани­ем. Из рас­ку­рочен­но­го бе­тона кри­выми щу­паль­ца­ми то­пор­щи­лась ар­ма­тура. Рас­плав­ленная плас­тмас­са чер­ны­ми пу­пырис­ты­ми яз­ва­ми прос­ту­пала на ос­танках раз­ва­лин, ед­ва на­поми­нав­ших че­лове­чес­кое жи­лище.
Ог­ненным жа­лом нес­терпи­мо жжет ле­вый бок, слов­но на­порол­ся на рас­ка­лен­ный же­лез­ный прут. Выр­вать его, при­жать боль ла­донью. Он про­чувс­тво­вал это дви­жение — пле­чом, пред­плечь­ем, все­ми двад­цатью семью кос­тя­ми кис­ти. Оно поч­ти муль­тип­ли­каци­он­ное, чет­ко про­рисо­ван­ное в соз­на­нии и да­же нем­но­го за­мед­ленное и по­это­му не­ре­аль­ное. Он по­вер­нул го­лову вле­во и уви­дел об­ру­бок пле­ча, стя­нутый чер­ной элас­тичной тканью. Фан­томное чувс­тво си­лы мышц и бо­ли в за­пястье ду­рачит мозг. Что про­изош­ло с ним, как он ока­зал­ся в этой се­дой, пе­пель­ной пус­ты­не.
Вспыш­ка и «ско­рым» в па­мяти про­носят­ся об­рывки чей-то жиз­ни, блед­ные об­ра­зы как на ис­че­за­ющей фо­тог­ра­фии, мер­кнут, те­ряя свой вес и смысл. Сер­дце сжи­ма­ет­ся, от­сту­кивая не­ров­ную дробь в стран­ном тран­со­вом тан­це. Все эти лю­ди, мер­твые и жи­вые, он при­нес им боль, слиш­ком мно­го для од­но­го че­лове­ка и не с кем ее раз­де­лить, что­бы но­ша не тя­нула к зем­ле.

Яр­ки­ми, лет­ни­ми бли­ками, не­пос­лушны­ми сол­нечны­ми зай­чи­ками раз­бе­га­ют­ся по па­мяти кар­тинки прош­ло­го. Зе­лено-ка­рие гла­за смот­рят теп­ло и лас­ко­во, он пом­нит про­щаль­ное ка­сание его паль­цев, пос­ледний по­целуй на гу­бах, преж­де чем на гла­за опус­ти­лась пе­лена заб­ве­ния. Сти­вен — так зва­ли ту, ве­сен­нюю, в жел­тых и цве­та мо­лодой лис­твы то­нах, часть его жиз­ни, она уш­ла, не ус­пев рас­стать­ся с ним. Па­мять бо­лез­ненно сте­ка­ет по стен­кам соз­на­ния гор­ча­щей в гор­ле мор­ской солью, ду­ша за­дыха­ет­ся. Кто ушел пер­вым…?
Хо­лод­ный ве­тер плю­нул в ли­цо чем-то мок­рым и ко­лючим. Он дер­нулся, как от уда­ра — «Вста­вай, сла­бак», жел­тые гла­за сме­ют­ся и драз­нят: «Вста­вай, у­ёбок». Рам­лоу его тем­ный, пь­яня­щий кош­мар со вку­сом ама­рет­то, ос­тавля­ющий дол­гое мин­даль­но-аб­ри­косо­вое пос­левку­сие. Он бь­ет на­порис­то, со вку­сом, и це­лу­ет так же, слад­ко, не­ис­то­во. Их бой длит­ся всю ту жизнь, что су­щес­тву­ет в сер­дце зи­ма. По­ка прош­лое зак­ры­то тол­стой ле­дяной сте­ной, а нас­то­ящее дро­бит­ся по вку­су хо­зя­ев. Он вспо­мина­ет лишь эти жел­тые гла­за пос­ле каж­до­го се­ан­са про­мыв­ки. «Вста­вай» — и он вста­ет, рас­прав­ля­ет тя­желые пле­чи — «Ну что Хо­лод­ное Сер­дце, стан­цу­ем?..»
Со­леный вкус кро­ви сме­шива­ет­ся со вку­сом со­леной те­килы. Он сли­зыва­ет его с рас­се­чен­ных губ, жад­но ку­са­ет язык и смот­рит, смот­рит в упор, ни­ког­да не от­во­дит гла­за. Он при­вык под­чи­нять­ся, вы­пол­нять при­казы, на­падать и от­сту­пать, ждать, мол­чать, не пом­нить, тер­петь боль, но не здесь — не с Бро­ком. Хо­зя­ев здесь нет, толь­ко си­ла, си­ла же­лания…

Он не знал, как здесь ока­зал­ся и ку­да те­перь идет, па­мять иг­ра­ла с ним в стран­ные прят­ки, пе­рета­совы­вая вос­по­мина­ния, скла­дывая их в не­понят­ном по­ряд­ке, не приб­ли­жая к осоз­на­нию се­бя здесь и сей­час. «Бь­юкке­нен, Бь­юкке­нен» ши­пит ста­рая трес­ну­тая плас­тинка в моз­гу, он идет на го­лос, ка­ча­ясь как пь­яный, спо­тыка­ясь и па­дая. «Каж­дый раз, ког­да ты убе­га­ешь, прос­то знай, я иду за то­бой». Ду­рац­кое чувс­тво дет­ско­го счастья и теп­ла рас­плес­ки­ва­ет­ся внут­ри жи­вота, пос­те­пен­но за­пол­ня­ет со­бой все соз­на­ние и под­ни­ма­ет на но­ги. Он не мо­жет вспом­нить по­чему, но точ­но зна­ет, где и ког­да — ле­том, два го­да на­зад. Они ока­зались в IKEA в на­деж­де ку­пить не­об­хо­димый хлам в пус­тую квар­ти­ру. Хо­дили кру­гами по ог­ромно­му ма­гази­ну, рас­смат­ри­вали ди­ваны, стулья, сто­лы и по­суду. Вни­мание Сти­ва прив­лекла ог­ромная крас­ная на­дув­ная лод­ка, она по­ко­илась на тро­сах и как бы па­рила в воз­ду­хе, а ря­дом — це­лая ин­стал­ля­ция на те­му за­город­но­го от­ды­ха, по­ход­ная ме­бель, им­про­визи­рован­ный кос­тер и про­чая ерун­да. «Глянь…», Зи­ма дер­нул Сти­ва за ру­кав и, не ус­пел тот по­нять, на что смот­реть, скрыл­ся в зе­леной кем­пинго­вой па­лат­ке из стек­ло­волок­на. «Эй мис­тер Аме­рика, за­бирай­ся…». Как толь­ко Стив ока­зал­ся внут­ри, Зи­ма по­валил его на пол и зад­рал ру­баш­ку. Зе­леные-го­лубые гла­за смот­ре­ли нас­то­роже­но, а Зи­ма слег­ка под­дел его но­сом и кос­нулся гу­бами улы­ба­юще­гося рта. От­вет был мол­ни­енос­ным, так что с фар­фо­ровым зву­ком стук­ну­лись зу­бы. Стив отоб­рал пос­ледний вздох, раз­де­лен­ный ими по­полам. За­печат­лел гу­бами это мгно­вение, прев­ра­тив в ис­то­рию прош­лой жиз­ни, уве­кове­чен­ную в пыль­ной рам­ке на сте­не па­мяти. Это был пер­вый день веч­ности, не слу­чив­шей­ся боль­ше ни­ког­да. Ти­шина зак­ру­жилась вок­руг них, Стив чи­тал его на ощупь, как сле­пые чи­та­ют кни­ги шриф­том Брай­ля, а вок­руг хо­дили лю­ди и ни­чего не ви­дели.